Сегодня гадания на таро, магические марафоны в соцсетях, гороскопы и TikTok-экстрасенсы с миллионами подписчиков кажутся почти нормой. Кто-то ищет причины своих бед в ретроградном Меркурии, кто-то заряжает воду аффирмациями, кто-то покупает у блогера «открытие денежного потока». Всё это уже было в 90-х, только вместо марафонов были сеансы Кашпировского, Чумака и Джуны. Формы разные, но потребность одна: найти хоть какую-то опору, когда почва уходит из-под ног.

Массовая тяга к мистике – это не только про наивность и моду, это симптом времени. Эпоха нестабильности, перемен и тревоги всегда рождает интерес к иррациональному. Когда рушатся устои, человек ищет в мире хоть какие-то знаки, хоть какой-то смысл. Так было и в начале XX века, на пороге революций, кризиса идентичности и духовного распада писатели Серебряного века обращались к мистике, искали Град Китеж, гадали на картах и проводили спиритические сеансы и чёрные мессы.

Где искать невидимый город

Светлояр – небольшое озеро в Нижегородской области. С виду это просто круглая водная гладь среди леса. Но с конца XVIII века оно обросло легендами: будто бы под его водой покоится Китеж – невидимый город, основанный князем Георгием Всеволодовичем. Когда на Русь пришёл хан Батый и начал чинить всюду зло, сила Божия «посмеялась над злейшим врагом православных» и скрыла город под водой, чтобы спасти праведных жителей. С тех пор, по преданию, Китеж не исчез, а просто стал невидимым, и ждёт момента, чтобы вновь явиться миру в канун второго пришествия Христа.

Паломники верили, что в ясную погоду на озере можно услышать колокольный звон, увидеть язычки пламени от свечей под водой, а особо чистые душой способны даже различить очертания храмов. Это место быстро стало духовным центром. Сюда тянулись старообрядцы, толстовцы, хлысты, богородичники, сектанты всех мастей, а в начале XX века – ещё и мистически настроенные интеллигенты, символисты, философы и писатели.

Поход к Светлояру не был прогулкой. Его обходили по периметру босиком, со свечой и молитвой, в любое время года. Считалось, что пять кругов равны паломничеству на Афон, десять – в Иерусалим. Люди шли и ползли по грязи, вшестером, с детьми на спине, с молитвами, слезами и надеждой.

Гиппиус и Мережковский: мистики нового мира

В 1902 году к этим процессиям присоединились Зинаида Гиппиус и Дмитрий Мережковский – литературная чета, стоявшая у истоков русского модерна. Для них Китеж был не просто древней легендой, а символом «России духа» – той, которая может исчезнуть внешне, но сохранится в глубине, в вере, в культуре. По их мнению, Светлоярское озеро, где по преданию покоится Китеж, – не просто место силы, а настоящие врата между миром материальным и духовным.

На берегу озера они вели беседы с паломниками и раскольниками, обсуждали апокалипсис, новую Церковь и второе пришествие. Гиппиус подробно описывает, как в тишине у воды соединялись страхи простых людей и мистические размышления интеллектуалов. Все чувствовали, что прежний мир уходит и что-то великое, страшное и, возможно, спасительное уже близко.

Даже в эмиграции эта вера не покинула их. В Париже Мережковские организовали тайное общество «Зелёная лампа», где собирались философы, писатели и художники, чтобы говорить о будущем духа и России. Китеж стал для них образом того, что может спасти, даже если всё остальное рухнуло.

Ползком к откровению

Чуть позже, в 1908 году, на берег Светлояра приехал и Михаил Пришвин – не просто как писатель, а как этнограф. Он не только описал свои впечатления в очерке «У стен града невидимого», но и привёз их в Петербург – с демонстрацией. На заседании Императорского географического общества Пришвин внезапно лёг на пол и пополз по сцене, воссоздавая обряд «оползания святынь». Зал оторопел, кто-то возмутился, но Пришвин не смутился – он говорил о том, что видел.

Описания в его очерке «У стен града невидимого» похожи на кадры из артхаусного фильма: женщины с младенцами, привязанными к шее, грязь по колено, молитвы и шёпот. Трудно поверить, что это не сцена из картины Тарковского, а реальность начала XX века. Тем не менее в ней ощущается не религиозный фанатизм, а отчаянное, трогательное стремление дотянуться до чего-то большего, до невидимого. И, возможно, услышать из-под воды Китежский благовест.

Спиритические сеансы и гадания на картах

Пока одни писатели искали на берегу Светлояра невидимый город, другие устраивали свои духовные эксперименты прямо в гостиных Петербурга и Москвы. Символисты собирались по вечерам на спиритические сеансы: вызывали духов и гадали на картах. Валерий Брюсов, один из самых эксцентричных литераторов той эпохи, не только называл себя магом, но и устраивал чёрные мессы у себя в квартире с алтарём, свечами и обрядами. Легенды о его ритуалах множились, а роман «Огненный ангел», написанный в духе средневековых сказаний, стал завуалированной автобиографией.

В его героях угадываются реальные люди: главная героиня Рената – это Нина Петровская, писательница и муза круга символистов, которая была любовницей Брюсова и одновременно влюблена в Андрея Белого. Их отношения напоминали страстный и разрушительный треугольник, насыщенный ревностью, манипуляциями и обращениями к «магии»: Петровская, по слухам, просила Брюсова «подействовать» на Белого с помощью оккультных ритуалов.

Все эти личные драмы Брюсов перенёс в роман, приправив их ведьмами, одержимостью, визионерскими снами и обрядами. Он сделал из себя фигуру демонического мудреца, из Белого – колеблющегося Генриха, а из Петровской – мучимую страстью и религиозными видениями Ренату. Так литература и мистика у Брюсова слились в одно: «Огненный ангел» стал художественным отражением не только эпохи, но и его собственной жизни, вписанной в канву духовного кризиса и стремления к трансцендентному.

А вот Алексей Ремизов всерьёз увлекался гаданиями и носил с собой особую колоду – так называемые карты Сведенборга. На деле это были обычные игральные карты, на которых его мать от руки записала значения, якобы основанные на трудах шведского мистика Эммануила Сведенборга. Откуда она взяла эти трактовки, Ремизов точно не знал, но утверждал, что карты передавались в их семье с XIX века. Гадал он чаще всего «на беду»: карты обещали смерть, болезнь, утрату. В эмиграции Ремизов продолжал использовать их как способ понимать происходящее и даже включал образы из раскладов в свои литературные тексты наряду с видениями, сновидениями и фольклорными мотивами.