«Вам не надоел Луи де Фюнес? Нет. И никогда не надоест. Потому что этот всемирно известный актер изобрел свой особый странный мир. Мир вроде бы нормальный, реальный, мир сегодняшних улиц, домов, реклам, автомобилей, напряженно-деловой и столь же напряженно-праздной жизни — но в котором скачет, веселится, злится ненормальный, нереальный, очаровательный пожилой толстячок, типичный средний буржуа с вовсе нетипичным характером».

«Белая птица с черной отметиной»

«Фильму этому на VII Международном Московском фестивале присужден Золотой приз.

Что такое «Белая птица с черной отметиной»? Помните фильм «Летят журавли», где вначале пролетала цепочка журавлей, потом начиналась серьезная, красивая, трагичная картина, и мы этих журавлей начисто забывали. Так бывает, когда первоначальный поэтический образ, созданный, чтобы концентрировать поэтическую же мысль произведения, оказывается слабым, одномерным, бессильным выразить всю глубину и серьезность этой мысли. Потом, где-то в середине нашей картины, мы снова видим «белую птицу» — то бишь, аиста; но мы уже так переполнены, так захвачены самим содержанием и смыслом событий, что нам не до птичек.

И все-таки «белая птица» появилась не зря. Потому что трагичный, иногда страшный до духоты смысл картины авторы стремятся передать именно через поэтические образы, синтезирующие суть. Мы упомянули образ слабый, но, к сожалению, давший название произведению. Есть в картине и сильные. Сгорает трактор, подожженный националистами, сгорает герой, привязанный к рулю, и другой, что до последней секунды пытался освободить друга; к самому небу взметается этот костер ужаса и героизма — и в следующем кадре взметается к небу золотое, осеннее, бестревожное, бессмертное дерево. Оно стоит на тихой, успокоенной, мирной земле.

Румынско-фашистские офицеры, издеваясь над гуцульской семьей музыкантов, поджигают их дом и заставляют их играть. И пылает дом, пылает их кров, их жизнь — а они играют и играют, и жутко звучит неумелая громкая музыка деревенского праздника...

Суть через образ — таково кредо постановщика фильма Юрия Ильенко, представляющего у нас (да и во всем мире) яркий, мощный, поэтический кинематограф. Когда-то Ильенко был оператором на фильме С. Параджанова «Тени забытых предков» — фильме, который уверенно вошел в нашу память и в историю кино. На счету Ильенко — изобразительное решение «Теней», потрясающее зрителей неожиданностью и емкостью мысли. Трудно говорить о том, кто кого учил, когда имеешь дело с товарищами по искусству. Скажем проще: Ильенко-режиссер остался верен стилистике, поэтической природе «Теней».

В этом — главное. Это диктовало и построение сюжета, реальной жизненной «истории». Ее можно было рассказать по-разному. Ильенко и его соавтор по сценарию, артист И. Миколайчук, в соответствии с избранным жанром рассказали ее как легенду, как высокую притчу: бедная семья, объединенная отцом-стариком, «корнем жизни», события недавних лет, бескомпромиссно разделившие сыновей. И тот, что избрал дорогу правды, погибает непобежденным, и дальше по его дороге идут младшие, а тот, сильный, по-своему честный, что был свернут с дороги злом, чувством гордыни, мести, кончает свою жизнь бандитом, одиноким зверем.

Ю. Ильенко остался верен и актерам «Теней» — в новой картине вы увидите ту же пару: Лариса Кадочникова — Иван Миколайчук. Как и прежде, они играют не людей, а, скорее, символы — во страсть и темперамент самих актеров прорываются к нам, доходят до нашего сердца.

Вглядитесь в Ивана Миколайчука — соавтор сценария, играющий главную роль в своем же произведении, он являет собой пример актера нового типа, актера-интеллектуала, не довольствующегося простой интерпретацией чужих мыслей.

Вас, несомненно, порадуют броскостью актерской манеры Б. Ступка, А. Плотников, Д. Фирсова.

Оператор Вилен Калюта подхватил операторскую эстафету Юрия Ильенко, его манеру и — что самое главное — поэтический настрой его мысли. Его работа в этом фильме, достойная восторженных эпитетов, доказывает, что сегодня родился, состоялся еще один мастер. И, главное — каковы бы ни были ваши личные вкусы и симпатии — помните: картина эта не хладнокровный эксперимент, не изыск. За яркостью, орнаментальностью изобразительного ряда, за откровенной символикой эпизодов — живая боль, живая скорбь и радость недавней реальной истории. Только — увиденной мастером по-своему...

«Я, следователь...»

Герой новой грузинской картины «Я, следователь...» — его играет известный певец и киноактер Буба Кикабидзе — в начале картины сетует на свою неудачливость. Он всегда, говорит, оказывается последним в очереди — за ним никто уже не становится. А это значит — и в отпуск он уходит последним, и дела получает неожиданно, не вовремя, и не клеются они поначалу, верное решение неразличимо посверкивает где-то в конце долгой цепи неудач, ошибок, случайных умозаключений, боковых «ходов»...

Ну, а для нас, зрителей, это очевидная «обманка». Значит, случайное дело, которое он получит, станет напряженным, значительным, прекрасным по результату, по удовлетворению, которое получит мастер. Значит, сам мастер будет вести его цепко, артистично, умно. Такая «обманка» вначале обещает полтора часа интересного сюжета, нашего зрительского сопереживания. Тем более, что перед нами — детектив во всем великолепии и во всей традиционности своего жанра.

Однако фраза героя — не только сценарный ход, но и, так сказать, лирический ключ к картине. Не сумел уехать следователь в отпуск, получил последнее странное дело, сквозь мелкий дождичек и серую скуку осени едет на место преступления— кто-то кого-то убил на мокром шоссе, на осенней Военно-Грузинской дороге. На сырой земле, среди камней— одна только расческа со скучными буквами «ТПК»...

Так и пойдет дальше — осенние аэродромы и вокзалы, города, города под снегом и дождем, полупустые кафе замирающего к зиме курортного берега. В популярных очерках пишут: «но среди этой будничной обстановки, среди кажущейся серости жизни бьется живая мысль...». Точно! Живая мысль бьется. И тихонько, исподволь ведет нашего хмурого следователя по еле видной тропинке правды прямо к злодею-преступнику.

Хмур следователь то ли от плохой погоды, то ли от того, что расследование иной раз топчется на месте и не движется вперед (сюжет добросовестно фиксирует эти остановки), то ли оттого, что чувствует: ни к месту всерьез влюбляется в свидетельницу — симпатичную прибалтийскую девушку с экзотическим акцентом... Но — стоп. Мы начали пересказывать сюжет. А за это, если речь идет о детективе, зрители по головке не погладят.

Нет, мы хотели только рассказать об обстановке и настроении фильма, а они, надо сказать, и симпатичны, и убедительны, и жизненны. Мы хотели намекнуть, что от расчески с буквами «ТПК» потянется ниточка расследований, экспертиз, свидетельств, и вам будет интересно брести за этой ариадниной ниточкой вместе с героем, интересно думать — а чем все это кончится?

Детектив всегда смотрят до конца. Особенно, если он скромно, но добротно и профессионально сделан — как сделан фильм режиссера Георгия Калатозишвили (авторы сценария Аркадий и Георгий Вайнеры).

«Десница великого мастера»

...Если вы любите торжественную неторопливость костюмно-исторических драм, чуть аффектированную горячность их героев (а, может, в древности люди были цельнее и горячее?), глубину любви и мудрости и столь же глубокие провалы коварства и ненависти (а, может, в древности умели глубже любить и ненавидеть?), непостижимое величие властителей (а, может, в древности властители умели вести себя так?), если вы любите следить за сплетениями сюжета, — фильм «Десница великого мастера№ доставит вам истинное удовольствие. Тем более, что сделан он чисто, профессионально, не без вдохновения и страсти. ...Если вы были в городе-сказке Мцхети, видели удивительный собор Светицховели, если вы заметили странный каменный рисунок — руку человека —и гид наспех пересказал вам старую легенду о строителе собора Константина Арсакидзе, — вам будет интересно узнать подробную экранную версию этого феномена. А заодно — напитаться духом древности, услышать голоса истории, приобщиться к таинству создания древних шедевров.

В фильме, поставленном Вахтангом Таблиашвили и Деви Абашидзе по роману-эпосу Константинэ Гамсахурдиа, — созвездие актеров первой величины: и молодые красавцы, и величественные актеры старого поколения. Попросту приятно смотреть на человеческую красоту — недаром у древних индусов, знатоков по этой части, была поговорка-присловье: «Красиво, как в Грузии» А кроме красоты, грузинская актерская школа славна своим темпераментом, мужественностью, неуловимым благородством и грацией в исполнении.

...А если вы, современный человек, спросите: зачем мне эта седая, пышная, бесконечно далекая старина, зачем мне знать о треволнениях красавца-царя Гиорги, предававшего, убивавшего, ослеплявшего, как ему казалось, для высшей государственной цели, зачем запоминать, кто кого в древности любил и ненавидел, я отвечу другой пословицей, тоже индийской. Она проста: «Народ без истории — это дерево без корней».

А таких, как известно, не бывает...

«Смертный враг»

Не по одному фильму уже известны эти широкие станичные пейзажи, живописные фигуры казаков, их наивность и мудрость, их настырное, неудержимое старание понять — что же происходит вокруг, куда податься казаку, как сохранить свое извечное стремление к самостоятельности и свободе...

И неизбежное расслоение: на тех, кто понимает самостоятельность, как кулацкую обособленность, а свободу, как бесконтрольное «мироедство» — и на тех, для кого Революция открыла настоящую дорогу к свободе и самостоятельности...

И шумные сходки, споры, страсти, и солоноватые шутки, на которые так охочи казаки...

И затаенная ненависть, борьба не на жизнь, а на смерть тех, кто обречен уйти, с теми, кто приходит, чтобы жить по-новому. Смертная борьба...

Потому, догнав в чистом поле казака Арсения — организатора станичной бедноты, устроив вокруг него зловещий и многозначительный конный «хоровод», заявляют ему кулаки, что отныне он — их смертный враг. И это — не пустые слова.

...Повторяю, революционные годы, революционная и послереволюционная ситуация в станицах — предмет для кинематографа не новый. Но смотреть интересно. По многим причинам. И, кроме интереса к сюжету, этнографического интереса, есть главный: ведь это живая история, пусть откипевшая, но такая трогающая и сейчас, это история совсем недавно ушедшего поколения, это то, что было со страной.

Новый фильм режиссера Евгения Матвеева (он же — исполнитель главной роли) сделан по ранним рассказам Шолохова. В них уже намечено то, что позже расцветает в романах — и колоритные, неудержимые, фанатичные в своей честности фигуры вожаков бедноты, и столь же неудержимая злоба врагов, и даже хранитель и ревнитель казацкого юмора, предвестник всемирно известного Щукаря присутствует здесь — его не без виртуозности играет Георгий Вицин.

Фильм традиционен по фактуре, обстановке, даже по актерским приемам. Снова Матвеев, снова в одной из ролей мы видим Петра Глебова. Но это закономерно. Этнический и психологический тип казака тех лет весьма определенен, и, между прочим, не каждый актер его сыграет. В поисках разнообразия нельзя все-таки выходить за рамки эпохи, за рамки народного характера, и ложные «новации» тут были бы излишни. Это, к примеру, хорошо понял «новичок» в казацких фильмах, талантливый актер Александр Лазарев, играющий кулацкого сынка, закоренелого, яростного врага Советской власти. Ничего не теряя в своей индивидуальности, он традиционен по-хорошему. Это — буйный, почти неуправляемый тип человека одной темной страсти. Эпоха создала такой тип. Эпоха определила его роковую однозначность...

Держится в рамках психологической и этнической традиции и исполнительница главной роли Жанна Прохоренко, хотя образ Анны полярно противоположен, скажем, образу знаменитой Аксиньи. Извечная, незащищенная, женская нежность, безграничная способность к самоотдаче, какая-то почти мистическая поначалу покорность мужу — самодуру, изуверу, пьянице...

Моральному перерождению, очищению казачки Анны и посвящен этот фильм, добротно задуманный, добротно снятый и сыгранный. Ему обеспечены успех и зрительское признание.

«Эта проклятая покорность»

…В центре фильма — яркая и цветное сплетение страстей человеческих, проклятья и зловещие улыбки, страшная, тоскливая и трагичная судьба бедняка Миколюкаса. …

…если ярость, то яростная, если страх, то страшный; и колдовские обряды, и густая, живописная «этнография» — словом, снова перед нами романтический кинематограф, жипописующий прошлое. То, что мы только что видели в «Белой птице с черной отметиной», повторяется в новом литовском фильме «Эта проклятая покорность».

Немного жаль, что вышли два фильма одновременно. Оба необычные, оба странно-интересные — они немного затмевают каждый друг друга.

Будем утешать себя одним: в то время, как несколько сотен зрителей с интересом разглядывают1 убранство литовского дома и следят за страстями, разыгравшимися в нем, другие несколько сотен в соседнем зале с тем же интересом следят за красками, и судьбами, и страстями «Белой птицы». И те, и другие проведут два часа совсем не зря...

Режиссер Альгирдас Дауса пришел в художественный кинематограф из документального, сохранив пристальность взгляда, любовь к необычным подробностям. Ну, а романтический накал сегодняшнего фильма — это от сценария (Витауте Жилинскайте), от его собственного, Даусы, художнического видения и темперамента. Фильм этот — о прошлом. А вернее — о вечном. О том, что, переходя из века и потому живым стоит перед глазами Миколюкас долго после того, как мы выйдем из зала.

Миколюкас — человек привычки и покорности. Велика его любовь. Но велика и покорность. И вырастает она в настоящую страсть, и, поломав ему жизнь, отняв любовь, становится чуть ли не единственной движущей силой искалеченной души, эта проклятая Покорность. Никому, никому да не будет дано испытать такое — вот единственный, навязчивый, как сон, лейтмотив фильма, что идет на одном дыхании, словно древняя, тоскливая песня...

Проклятие покорности — гуманный смысл фильма. Кончается он страшно. Обессиленный Миколюкас сначала тянется, потом падает, волочится за сохой по грязной земле, а над ним звучит бесстрастная, ежевечерняя молитва-благодарность, молитва, сейчас звучащая проклятием. Проклятием кому — высшим силам, судьбе? Нет, бумерангом возвращается она вниз и поражает человека, забывшего о том, что он — Человек.

Как и «Белая птица», фильм посвящен прошлому, но только более дальнему. Как и герои «Белой птицы», Миколюкас — музыкант. Но те пронесли, сохранили свою музыку, а Миколюкас сжег скрипку и остался безгласным...

«Камень на камень»

Второй литовский фильм январского репертуара — фильм известного режиссера Раймондаса Вабаласа «Камень на камень». Так получилось, что он тоже — о прошлом.

Однако стилистика фильма отлична от первого. Отлична принципиально. Померкли краски, исчезла пестрота живописности — и не только потому, что второй фильм — черно-белый. И в черно-белой гамме можно создать пестроту, немало тому примеров. Фильм Даусы, тяжкий по содержанию, выполнял еще живописные, этнографические задачи. Страшен был мир вокруг Миколюкаса, но по-своему ярок. Страшный мир вокруг героев Вабаласа просто-напросто превратился в овеществленный ад. И не потому только, что то и дело свинцовые сумерки спускаются на землю — нет, самые «освещенные» эпизоды фильма безнадежно страшны по смыслу.

Можно живописать трагедию. Можно ее же изобразить в гравюре. Язык Вабаласа — ему помогает знаменитый оператор Ионас Грицюс — почти лишенный красок и интонаций, задыхающийся от страсти язык ненависти.

Фильм состоит из двух новелл. Они почти лишены связок — только действие происходит в одном поместье, только видим мы в часовне одну и ту же мрачную картину-фреску. И только висит, висит над людьми, душит, давит безнадежная, злая туча, называющаяся крепостничеством.

Вабаласу не нужно искать разнообразия в характере помещика из первой новеллы, потчевать нас так называемыми «черточками человечности». Этот помещик, в грозном, впечатляющем исполнении Регимантаса Адомайтиса, — просто изверг. И изверги же наследуют ему во второй новелле. Что из того, что один лихо продувается в карты, а другой носит расшитый жилет и по-старчески аккуратно следит за собой... Изверги. За много веков привыкшие к страшной несправедливости — к тому, что людей, живых людей, с такими же, как у них, глазами и руками можно продавать, морить голодом, как скот.

Вот им-то и противостоят люди с такими же глазами и руками, но с несравненно более человечными сердцами — крепостные. Первая новелла кончается одиноким, самолюбивым, мрачным протестом одиночки — и его гибелью. Прошло несколько десятилетий. Протест организовал уже нескольких. Кто-то еще хитрит, кто-то трусит, кто-то пытается найти «легальный» выход из невероятной ситуации. Но протест уже властвует их сердцами. А где-то рядом уже жгут имения извергов. Поднимается, поднимается из грязи, смрада и унижения человек...

Миколюкаса всю жизнь вела — и довела до морального краха — тысячелетняя Покорность. Второй фильм можно было бы назвать: эта прекрасная Непокорность...

«Два дня чудес»

Совершенно невозможная ситуация пришла в голову писателю Ю. Сотнику, автору пьесы «Просто ужас»: а что если бы какая-нибудь волшебная сила поменяла местами папу и сына? То есть папа бы внешне остался папой — большим, сильным, взрослым человеком, — но переселилась бы в него семилетняя душа сына, баловника и несмышленыша. Ну, а с сыном произошла бы обратная история. Что бы тогда получилось?

А получилось бы тогда два дня чудес. Или два часа веселья — это для малых и старых зрителей фильма «Два дня чудес». Ибо сценарий М. Прядкина и А. Хмелика написан по названной пьесе, и снимал его режиссер Л. Мирский для того, чтобы вживе, в лицах представить вам эту невозможную ситуацию.

«Пружинка», что и говорить, завидная. Не каждый день такое приходит в голову. А уж раз пришло — то каждый из нас может, в силу таланта, нафантазировать с десяток различных уморительных ситуаций, когда, скажем, папа с душой сына удирает от ожидающих его больных, выпрыгнув в окно, а сын с душой папы в это время по-взрослому ответственно спешит к нему на помощь.

Вот авторы и фантазируют. Талант у них есть. Поэтому фантазии получаются. Пересказывать эти фантазии — запрещенный прием в нашем разговоре с читателем. Он

сам вскорости, превратившись в зрителя, увидит, что получилось от «перемены душ».

Скажем только, что фильм снят профессионально, чисто, с чувством и азартом. И интересно играют и папа (известный актер Леонид Куравлев), и сын (трогательный мальчик Боря Майхровский), и окружающие их дети и взрослые. И сопровождает эту игру веселая, прыгающая, поистине юмористическая музыка композитора Богдана Троцюка.

Конечно, скажет иной недовольный зритель, имея такую волшебную «пружинку», можно было бы нафантазировать еще больше, можно было довести дело до полной гиперболы, фантастики, абсурда... Но зачем? Этот вопрос, очевидно, задают себе и симпатичные девочки-феи Фиалка и Ромашка, а действующие лица прямо-таки требуют от них вмешаться — и потому на исходе двух дней веселые приключения по велению двух фей прекращаются, и папа снова становится солидным доктором, а сын снова становится шалопаем-первоклассником.

Ну, а мораль? Ее давным-давно сформулировал классик:

Все чередой идет определенной,

Всему пора, всему свой миг;

Смешон и юноша степенный,

Смешон и ветреный старик.

«Антрацит»

Появляются у нас такие фильмы с принципиально непрокатными названиями: конечно, «Антрацит» — это вам не «Пока ты со мной» или «Мое последнее танго», бушующее рядом с ним на экранах. Я отнюдь не за сентиментальность и пошлость, которые в последних двух лентах выражены даже в названиях, но ведь, кажется, все-таки и название можно дать не такое скучное.

Поэтому я прошу будущего зрителя отвлечься от невеселых ассоциаций, связанных с данным видом топлива, и подумать не об антраците, а о судьбах людских, которые могут скрываться за этим некассовым названием.

И они действительно скрываются. Недюжинные, интересные судьбы. И что всего интереснее и ценнее — судьбы эти принадлежат нашим современникам, рабочим людям. Ибо фильм режиссера А. Сурина по сценарию Э. Володарского разрабатывает дефицитную, нужную тему — тему рабочего класса. Разрабатывает упрямо, цепко, последовательно, стремясь к максимальной глубине захвата — так же, как герои его разрабатывают угольные пласты.

Конечно, работа шахтера — это не работенка классической «Шоколадницы». Трудно. Грязно. Не боясь этого, утвердив серьезность и одновременно будничность темы еще в полемически-будничном названии, авторы показывают шахтерский труд без прикрас — но именно это сразу и подкупает в фильме. И потому в первых его кадрах грязные, невероятно усталые герои вылезают, минуя порядок, прямо через боковой шурф — скорей к воздуху, к солнышку. А солнышко — неяркое. А вокруг — осень и пресноватый холодок ее. Нет ни потрясающих красок, ни пейзажей с оранжевыми клумбами.

Маркий вид топлива, понятно, добывается не в белых перчатках. Но постепенно, сквозь пейзажи будней, казенные интерьеры кабинетов, черную неразбериху подземных кадров пробивается высокая, отнюдь не будничная мелодия. Это — мелодия человека-героя. Для нее и снимался фильм.

Фильм этот о «рекорде». Понятие «рекорда», понятие полемическое в недавнем прошлом (когда и снимался фильм), поднимается в «Антраците».

И в этом — предвидение авторов. Ибо сегодня, когда партийными документами понятиям «рекорд», «почин» возвращено их безусловное положительное звучание, мы читаем, мы говорим не о самоценности «рекорда», а прежде всего о его воспитательном, патриотическом значении. О том, что объединенные трудной, азартной целью люди подбираются, становятся строже и целеустремленнее, развязывается их инициатива, их рабочий темперамент. А следовательно не люди работают на рекорд — в конечном счете «рекорд» работает на людей.

Фильм этот — о таких людях. Несколько судеб прослеживается, пока в кабинетах и под землей, в шахте готовится, ставится шахтерский «рекорд». И есть судьбы слабых, хотя и бравых и мускулистых на вид — я имею в виду интересно выписанную и снятую историю Миши Марченко, боксера. И есть гордые судьбы работяг, вожаков — вроде судьбы Гены Глуховского. И есть трудные, вроде судьбы бывшего шахтера Николая Миронова — человека, как к хлебу, как к дыханию, вернувшегося к любимому труду. Внизу, в темноте и духоте штреков проходит жизнь — работа шахтеров. Совсем все не празднично — и авторы подчеркивают это черно-белой стилистикой «подземных» съемок. Но работают они для «верха», для людей — и потому таким ярким кажется после подземелья осеннее простое солнышко, и потому так добро и влюбленно встречает их мир...

«Мальчишки с улицы Пала»

Вообще-то он правилен, новомодный девиз некоторых наших режиссеров: «Снимать фильмы для детей так, чтобы они были интересны взрослым». Правилен, если дело идет о мастерстве, качестве.

Но часто, в увлечении, не оставляют в покое и тематику. И тогда получается странная вещь. Взрослым смотреть эти фильмы, снятые все-таки облегченно по психологии, по накалу страстей, по глубине захвата, облегченно по сравнению со стопроцентно «взрослыми» фильмами, — все-таки неинтересно. Ну, а бракоразводная лирика, густым косяком пошедшая в иные наши «полудетские-полувзрослые» фильмы, моему семилетнему Денису, ей-ей, не нужна и даже противопоказана.

Это я к чему? А к тому, что картина режиссера З. Фабри «Мальчишки с улицы Пала» — это стопроцентная детская картина. Детская — и больше никакая. И в этом ее великое благо. Взрослым, конечно, и приятно, и трогательно смотреть ее. Но взрослым, положа руку на сердце, интереснее душевные метания Гамлета, нежели десятилетнего Немечека в коротких штанишках. Зато детям... Показателен, например, один эпизод — с клятвой.

Нам, взрослым, привыкшим к азбуке кинематографа, достаточно показать героя с поднятой рукой, а потом увести камеру на пейзаж, на птичек, в совершенно другой эпизод. И все равно мы поймем: принесена клятва. А здесь...

Камера неотрывно следит за героем. Медленно, по два раза повторяются слова клятвы — всей, без купюр, от первой заглавной буквы до последнего восклицательного знака. Режиссерская беспомощность? Да нет же — знание детской психологии. Как, раскрыв глаза и рты, будут впитывать наши малолетние эти высокие, гордые, экзотически-звонкие слова!

Так же, не переводя дыхания, проследят они борьбу двух ребячьих милых банд — группы «Пустыря» и «индейской группы». А какие открытые, честные, суровые к любому бесчестью характеры у героев! А как поучителен гордый и грустный путь самого Немечека, маленького человека с очень большой буквы!

Поведите своих детей на эту картину. Они будут в восторге. А вы, сидя рядом, будете вспоминать ту пору, которая зовется золотой, в каких бы невзгодах она ни проходила. Будете вспоминать, как выковывались и в вас тогда заветы бесстрашия, смелости, честности и справедливости. Если они, конечно, не только выковывались, но и выковались в свое время...

«Лицом к ветру»

Новый кинофильм студии ДЕФА можно, пожалуй, определить, как спортивно-морскую комедию. А приятная, звучащая почти все время музыка известного композитора Герда Начински позволяет прибавить к этому определению и третий эпитет — «музыкальная».

Итак, музыкальная военно-спортивная комедия. И соответственно — морские просторы, яхты, военные корабли, ловкость, мускулы, выправка, шутки, песни...

Сюжет новой работы режиссера Гейнца Тиля несложен — бригада рабочих с верфи почти в полном составе идет служить на флот. Не очень сложны герои: волевой, но заблуждающийся вожак; правильная героиня, влюбленная в него; махонький комик, прозванный «Гномом» за малый рост.

Петер носится со своим самолюбием, любит Бригитту, за Бригиттой ухаживает лейтенант Асмус, Петер ревнует Бригитту, делает глупости, отдаляется от друзей, «Гном», не унывая, шутит, сюжет стремительно летит через конфликты к счастливому финалу, разрешению всех недоразумений и поцелую на виду у офицеров, рядовых и кинозрителей.

Незамысловато?

Но — повторяю — морские просторы, яхты, военные корабли, ловкость, мускулы, выправка, шутки, песни...

Много простора и музыки в этой картине. И если прибавить к нашему определению четвертый эпитет, то этим эпитетом будет «оптимистическая». Оптимистическая комедия. А ведь врачи недаром говорят, что зарядка оптимизмом просто необходима в наш век нашему нервному организму...

«Капитан Корда»

...У самого, самого несчастного, самого обделенного жизнью малыша обязательно был в жизни учитель, наставник, «человек сверху», на которого глядел он с обожанием, большими, грустными, верными глазами.

Помните, в самой, пожалуй, тяжелой детской книжке — «Рыжике» Свирского — для бедного Рыжика был таким человеком артист Полфунта. А для не такого уж бедного, но достаточно грустного мальчика из нашего фильма этим человеком явился железнодорожник Корда, сказочный «адмирал Корда», как звал его наш маленький «капитан». Он именно «явился» — пришел однажды в палату к больным мальчикам из соседней, взрослой палаты, начал рисовать, рассказывать удивительные сказки, взял в плен детские души — и сам не мог расстаться с ними и забрал одного из них на воспитание в свою милую семью.

И для одинокого приемыша, для нашего «капитана Корды» начались дни бесконечного тихого счастья. Не такие уж мудрые истины открывал адмирал капитану, не так уж потрясающе рассказывал и рисовал, дело было в другом. Он впервые в жизни маленького детдомовского капитана открыл ему сердце — и в ответ забилось в унисон навсегда отданное адмиралу детское сердечко. Бесконечное тихое счастье. Но — бесконечное ли? Вон на горизонте сгущаются тучи, появляется настоящая мать, забитая, огрубевшая женщина, ее новый муж — вот уж истинно животное в человеческом облике...

И, сидя в «плену», пускает и пускает капитан Корда кораблики — вниз по течению, туда, к любимому адмиралу. И, наконец, не выдержав, убегает из плена, и крепко обнимает адмирал своего маленького, грустного, исстрадавшегося капитана. Ах, да наплевать на сухие законы, на родительское право, на пункты и уложения, когда два сердца бьются в унисон!

О чем этот фильм режиссера Йозефа Пинкавы? О мечте. Она светит нам в любом возрасте. О двух сердцах, бьющихся в унисон. О таком мечтаешь до смерти.

«Велосипедисты»

Этот сложный фильм, который поистине трудно пересказать, повествует о вещах простых, как хлеб и вода: о патриотизме и мужестве. …

Новая югославская картина сложна для первоначального восприятия. Пересказать, к примеру, ее — труд тяжкий.

В маленьком югославском городке есть мастерская велосипедов итальянца — отца Оскара. Там же — ресторан. Его хозяин Жика любит танцевать старинный английский вальс с госпожой Лазаковой, женой монументально-неподвижного отставного военного.

Там же живет красивая девушка Сара, непонятно еще в кого влюбленная. Туда, в этот городок, приходят немцы. И тут же появляется молодой парень Златко — революционер. Гибнет бургомистр города, гибнет, как патриот, а боксер Миле Бараклаи становится предателем...

Нет, трудно рассказать сюжет, который специально дробится на странные разорванные эпизоды, пока не придет к финалу, когда полюбит Сара Златку, и погибнет группа велосипедистов, обороняясь от немцев, вспыхнет финальный, тоже странный титр: «Haш фильм посвящается солдату на велосипеде. Это было в 1941 году».

Большая символика и маленькая символика. Нарочито странные эпизоды, ведущие к ясному финалу. Не торопитесь изобретать ярлыки. Быт маленького городка чем-то похож на кадры нашей прекрасной картины «Мечта». Лица и глаза героев выразительны, как в немом кино. Монтаж эпатирует своей раздробленностью. Какая-то пронзительно-жалобная лиричность соседствует со страшным и просто смешным.

Трагикомедия? Можно еще сказать — трагигротеск. Не торопитесь изобретать ярлыки.

Вспомните просто — как запоминаются, когда вы выходите из зала, и ресторатор Жика, и красотка Сара, и странно-жалкий чех Иржи, и многие, многие, промелькнувшие в этой веренице эпизодов, смятой и разорванной, словно ветром войны. Промелькнули — но ведь подвиг-то совершили? А подвигам не дано мелькать. Им дано оставаться.

Посмотрите этот странный фильм режиссера и сценариста Пуриши Джорджевича. Странное всегда вызывает интерес. Особенно, если рассказывает оно о вещах простых, как хлеб и вода: о патриотизме и мужестве.

«Господин Крюшо в Нью-Йорке»

Вам не надоел Луи де Фюнес?

Нет. И никогда не надоест. Потому что этот всемирно известный актер изобрел свой особый странный мир. Мир вроде бы нормальный, реальный, мир сегодняшних улиц, домов, реклам, автомобилей, напряженно-деловой и столь же напряженно-праздной жизни — но в котором скачет, веселится, злится ненормальный, нереальный, очаровательный пожилой толстячок, типичный средний буржуа с вовсе нетипичным характером.

Он хотел бы перевернуть весь этот мир. Он обладает непостижимой глупостью — то есть полным пренебрежением к правилам поведения в мире и в обществе, полным отсутствием ориентировки, полным отрицанием реальной обстановки вокруг. Он обладает вулканическим, неудержимым темпераментом — что-то решив, чем-то вдохновившись, на что-то разозлившись, он движется к выдуманной цели с целеустремленностью и стремительностью торпеды, оставляя позади разбитые витрины, сорванные заседания, рассыпанные по всей улице ящики, ошеломленных друзей и родственников, поломанные лестницы и разбитые стулья...

Он вечно в движении, он прыгает, срывается, бежит, жестикулирует, гримасничает. Но Луи де Фюнес — француз. Луи де Фюнес — актер мирового таланта, и потому, танцуя на острие ножа, он нигде не срывается в безвкусицу.

Его искусство, конечно, сродни искусству клоуна. Но он — «солнечный клоун». На его «номере» — не прозревают. Но очень смеются.

Он хочет перевернуть мир. Но это — не протест. Это скоpee — поза. Мир остается непоколебленным, только чуть-чуть покареженым, ибо в картинах с де ломается и списывается в утиль в раза больше вещей, чем в нормаль ном фильме.

Мир остается. И уходит из него в новый фильм — толстенькая фигурка актера, который памятует: человеческий продлевает жизнь. О, это мудрая глупость!

И, реабилитировав понятие «глупости», мы можем с ним сердцем сказать: смотрите но вый, потрясающе глупый фильм важен. Окружение — тоже.

Важно одно — в новом фильме снова будет скакать, веселиться, злиться, ломать стулья и судьбы, срывать заседания и двери Луи де Фюнес. Неумирающий де Фюнес. Жутко смешной де Фюнес» (Орлов, 1972).

Автор статей в этом номере «Спутника кинозрителя» поэт и кинокритик Виктор Орлов (1929-1972).

(Спутник кинозрителя. 1972. № 1).